В конце вечера в уютной капитанской каюте их осталось шестеро, если не считать упитанного корабельного кота. Капитан, двое помощников, доктор, кок и переводчик. Играли в русский покер.
На столе, помимо карт и фишек, возвышалась початая бутылка виски. Выпивали, впрочем, мало. Капитан Лещев, которого все уважительно называли Семенычем, потерял интерес к бутылке еще лет пять назад, хотя иногда в его взоре на стеклянную емкость проскальзывала искорка жалости и любопытства. «Сердечко шалит, теперь мне только травки остались, — любил поворчать Семеныч. — Раньше вискарика бы махнул, а сейчас только пустырничек, валерьяночка, ромашка. Да вы не стесняйтесь, вон все продрогли как в такую погоду».
Комсостав если и стеснялся, то не слишком сильно. За прошедший день вся команда, включая руководство, основательно промокла под дождем и шквалистым ветром, выбирая непослушный трал, набитый упитанной скумбрией и иваси. Поэтому глоток горячительного воспринимался всеми как медицинское средство. «Вон даже Арноша приболел», — указал глазами на кота доктор Лихачев. Тот, словно подтверждая его слова, зевнул, дважды чихнул, а затем издал какой-то странный, то ли сопящий, то ли фыркающий звук.
«Может, Арноше плеснуть?» — веселый кок Андрюха даже после работы хотел напоить и накормить абсолютно любую живую душу на траулере. «Ага, и покеру научить», — молодой второй помощник Егоров был самым рьяным поклонником игры. Поговаривали, что на берегу он только и делает, что торчит в Интернете, просаживая в покер свою получку. На траулере Интернет тоже был, но Егорова к нему старались не подпускать. Капитан Лещев пару раз дал слабину, но потом взял себя в руки: «Ты так нам всех ивасей проиграешь, а тут Интернет спутниковый, дорогой, иди делом занимайся».
Траулер прилично тряхнуло, и рыбаки рефлекторно схватились за свои стаканы. Хоть в столе в штабной каюте и имелись углубления для посуды, шансы расплескать столь ценный напиток все равно были. «Черт, Семеныч, дай, плиз, салфетку!» — Егоров аккуратно вытер руки и снова приступил к изучению карточного расклада на столе. Штормило сегодня изрядно и с каждым часом все сильнее. «До китайских товарищей такими темпами еще два дня идти», — переводчик Дмитрий Ли был характерным результатом любви китайского торговца трикотажем в Маньчжурии и наивной русской девушки из Благовещенска. Зато он владел двумя языками и помогал капитану Лещеву вести переговоры с китайскими плавбазами, куда чаще всего приходилось сгружать уловы. В карты он играл по-восточному медленно и хитро.
«Вечно вы, китайцы, паникуете», — седовласый старпом Сан Саныч недавно разменял уже восьмой десяток, но был по-прежнему кряжистым и сильным мужиком, который в обращении с лебедкой мог дать фору любому молодому матросу. Сан Саныч ходил в море уже лет 50 на разных судах, но капитаном становиться не хотел: «Мне помогать сподручней, да и в торговле я не силен». Посмотрел на свои карты, фыркнул, как кот: «С такой швалью связываться даже не буду. Да дойдем мы завтра до плавбазы, не переживай ты! Чайка села попой в воду, жди хорошую погоду. Якорь ставлю, что ветер к утру стихнет».
Играли по маленькой, в основном для интереса и поддержания разговора. Остальная команда, человек 40, за исключением вахтенных, уже готовилась ко сну. «Мужики, я еще граммулечку и спать, иначе завтра матросы голодными будут, — кок Андрюха призывно обвел присутствующих взглядом, ища их одобрения. — Пусть доктор мне накапает, у него взгляд аптекарский». Доктор Лихачев оторвался от карт. «Интересно, почему он сам не наливает? Может, руки дрожат? Не хочет, чтобы увидели? Сейчас для отводу глаз выпьет культурно, а потом в себя на камбузе вольет пару стаканов и только тогда на боковую». Эти мысли пронеслись в голове у доктора, когда он нарочито неторопливо наливал повару. «Все, все, все, мне хватит. Это чисто для здоровья. Тем более что и карта не идет. Я фолд, то есть пас, ну, в общем, дальше без меня», — подытожил кок.
«Ну, раз такое дело, — капитан Лещев взглянул на свои модные японские часы, — то и всем, наверное, отбой. Сколько сегодня у нас выиграл, Серега?» — подмигнул он второму помощнику Егорову. «Долларов двадцать, — Егоров быстро оценил количество фишек, лежавших перед ним на столе.
— У китайцев еще вискаря на них возьмем, — он заговорщицки посмотрел на кока Андрюху, который, как нарочно, задержался в дверях. — Обмоем сытные подходы, давно так ивась не шел». «Вот и славно», — капитан Лещев улыбнулся, пожал каждому руки и направился к своей койке, заботливо огороженной брезентовой занавеской.
Доктор Лихачев располагался в соседней каюте. Уже засыпая, он услышал чей-то разговор. Шум моря сильно искажал голоса, а главное, было трудно понять, откуда идет звук беседы. Это мог быть тамбур или штурманская рубка, да и гальюн для комсостава был неподалеку. Долететь могло откуда угодно. Говорили про корабельного кота.
— Я бы эту серую скотину за борт выкинул, если б его капитан не любил.
— За что ты так его? Он не лает, не кусается.
— Помещения метит. Вы тут совсем со своим насморком нюх потеряли? Пахнет, как в зоопарке. Что в кают-компании, что в пищеблоке, что в трюме, что в румпельном. Да везде, даже на открытых палубах.
— А в капитанской каюте не пахнет.
— Это неудивительно.
Он там живет, а помечает все остальное. В общем, ты понял…
— В смысле?
Доктор Лихачев встал с койки и подошел к двери. Голоса внезапно смолкли, хотя он был уверен, что эти же голоса, вернее, один из них, слышал совсем недавно. «Чистоплюи, изверги… Жалко будет мохнатого. — Лихачев задумался. — Кто бы это мог быть?». Кот всегда вертелся под ногами, ничего и никого не боялся, мог в самую сильную качку грациозно прогуливаться по козырьку фальшборта. Кто угодно мог нечаянно столкнуть его в морскую пучину. Лихачеву захотелось даже вернуться и рассказать капитану о злых умыслах кого-то из приближенных, но он решил подождать до завтра. «Арноша все равно простужен и наверняка спит на капитанском журнальном столике. Вряд ли он пойдет гулять в ночи по судну. А тихо вытащить его из капитанской рубки не получится, может и голос подать, а может и зубы с когтями в ход пустить», — Лихачев накрылся одеялом, но спал в ту ночь он плохо. Ему снились голоса, кошачье мяуканье, лица коллег, щелканье фишек по столу, какие-то карточные комбинации, так что сон одолел его как следует только под утро, когда из океана уже показался красный диск заспанного и холодного солнца.
Утром шторм совсем стих, как и предсказывал Сан Саныч. Когда Лихачев оделся и вышел на палубу, команда уже бодро расходилась из кают-компании после завтрака. Самому Лихачеву есть не хотелось, он вообще редко питался по утрам, ограничивался крепким кофе. Доктор рассеянно здоровался с моряками, дошел до медблока и неторопливо стал облачаться в свеженький, только что из прачечной, халат, когда в дверь забарабанили. Причем как-то отчаянно и бесцеремонно. На больного рыбака с традиционной ангиной это было не похоже. Лихачев по привычке постоянно запирал дверь изнутри, и столь резкий стук его сразу насторожил. На пороге стоял русско-китайский переводчик Дмитрий Ли: «Доктор, с капитаном не то. Он лежит, не говорит, как будто спит».
В капитанской каюте уже были все те же лица, что и накануне, а в коридоре толпилась добрая половина команды. «А ну разойдитесь, братцы! Вам все скажут потом, вот доктор, пропустите его», — старпом Сан Саныч говорил тихо, но его услышали все и беззвучно расступились. Наступила зловещая тишина.
Капитан Лещев лежал на боку, его правая рука подпирала голову, как будто он спал. Но левая безжизненно свисала с кровати. Лихачев сразу понял, что произошло самое худшее. Семеныч был мертв, причем уже несколько часов. Для проформы Лихачев проверил пульс, затем аккуратно перевернул тело на спину, наклонился, посмотрел в зрачки. «Он умер», — спокойно произнося эту фразу, Лихачев вдруг поймал себя на мысли, что внимательно смотрит за реакцией окружающих. Она у всех была одинаковой или почти одинаковой. Смерть капитана со стороны выглядела абсолютно естественной, но Лихачев почему-то уже был уверен в том, что произошло убийство. Более того, он уже знал, что так оно и есть.
«Полицию вызывали? Кому-то вообще звонили?» — «Пока нет, — Сан Саныч покачал головой. — Да и кому звонить? Мы в нейтральных водах, уже ближе к Китаю, чем к нам. Хотя надо, конечно, известить. Вертолет пришлют за телом. Эх, не верится, вчера же еще сидели здесь». «Вертолет и потом можно, — Дмитрий Ли вынырнул откуда-то из-под мышки Сан Саныча. — У нас все трюмы рыбой забиты, китайцы ждут с деньгами. Если возвращаться в наши воды, то потеряем и рыбу, и деньги. А Семеныча уже не вернешь».
Лихачева передернуло от такого цинизма, но он промолчал. Он был всего лишь врачом, хотя в душе уже перестал быть таковым. Кроме этого, Лихачев понимал, что появление на борту траулера полиции лишит его возможности самому провести расследование.
— А когда встреча с китайской плавбазой? — Лихачев задал этот вопрос всем, кто находился в каюте.
— Сегодня к вечеру подойдем к ней. Должны, во всяком случае, при такой погоде, — второй помощник Егоров рассеяно посмотрел по сторонам. — Я думаю, телеграмму надо попозже дать на берег, но сказать, что мы в китайских водах и вернемся только завтра. Это чтоб вопросов не было.
— А с телом что будем делать?
— Можно в морозилку, наверное, отнести, — Егоров задумался. — Хотя нет, сутки может и здесь полежать. Надо только иллюминатор открыть, чтоб прохладней было. Может, надо оставить тело так, как оно было? Кто-нибудь в этом разбирается вообще?
— Страшно оставлять-то, — теперь руки у кока Андрюхи уже тряслись вовсю. — Бедолага Семеныч не зря про сердце-то говорил. И носом шмыгал вчера, вот осложнение и случилось. А что это, доктор? Инсульт? Инфаркт? Отчего он умер?
— Вскрытие покажет, — Лихачев сказал это максимально небрежно, хотя результаты вскрытия были уже перед его глазами. Иллюминатор открыли, и в каюту ворвался колючий морской воздух.
— А у нас даже попа нет, чтоб отходную прочитать, — Сан Саныч пребывал в явном смятении. — И попрощаться мы с ним не сможем. Заберут его у нас завтра, а мы даже на кладбище не сходим.
— В трюм лучше не относить, я пару дней назад там крысу видел, — сказал кто-то снаружи, на палубе. — Если видел одну, то их может быть и много.
Новость о кончине капитана облетела весь траулер меньше чем за минуту, и теперь все моряки, зачем-то сняв шапки, толпились на палубе возле жилого отсека комсостава.
— А что мы китайцам теперь скажем? Они же привыкли за ручку со всеми здороваться, капитану свое буддийское аллилуйя, чаепитие, то да се?
— Скажу, что капитан болен, сильно болен, — переводчик Ли, видимо, уже был готов к такому вопросу. — Да им наша рыба нужна, а не капитан. Потом, когда в следующий раз они увидят нового капитана, они уже не удивятся. А чаепития не будем устраивать, скажем, что торопимся. И лу пхин ан! Счастливого пути, то есть, — добавил Ли по-китайски.
— А они своего врача не предложат? Типа помочь, осмотреть, у них же своя традиционная медицина, — помощник Егоров уже раздумывал, как бы поскорее прекратить будущий парад вежливости в нейтральных водах.
— Не предложат. А если предложат, то я скажу, что сам наш капитан не хочет. Или что болезнь заразная. В общем, китайцев я беру на себя, я же сам китаец, — Ли уже собирался засмеяться над собственной шуткой, но вовремя вспомнил, что в двух метрах от него находится труп, и сдержался.
Управление траулером взял на себя Сан Саныч, который по спутнику связался с береговой полицией. Те, узнав, что криминала вроде бы нет, согласились прилететь на вертолете на следующий день. Немного поворчали, что не положено держать покойника на судне без протокола и вообще без уважительных причин, но потом признались, что вертолет у них на задании, и лебедки на нем нет, и что так даже лучше.
Отгрузка китайцам прошла на удивление быстро и гладко. Может, они что-то и заподозрили, но виду не показали. Пришвартовались, честно отслюнявили свои мокрые доллары, забрали иваси, капитану пожелали здоровья и откланялись. Переводчику Ли даже не пришлось пускать в ход свои навыки восточной дипломатии. На траулере все вздохнули свободнее.
— Можно, конечно, капитана и до нашего берега на судне оставить, — рассуждал вслух Егоров. — Полиция прилетит, протокол составит и все. Уж довезем мы его, а там и похороним со всеми почестями. Некрасиво будет его отдавать. Как будто в море выбрасываем. В конце концов, это его корабль.
— А мне кажется, пусть забирают его вертолетом, — кок Андрюха нервничал из-за такого соседства. — Сейчас это просто, с вертолета на канате такую штуку спускают, как для транспортировки раненых или тяжелобольных. К ней тело привязывают, и на лебедке поднимают. Минут сорок процедура максимум занимает. И то, когда штормит, а сейчас на море тихо.
— А что вы напишете в медицинском заключении? — Дмитрий Ли в упор смотрел на Лихачева немигающим взглядом. Впрочем, если бы он и моргал, то это было бы незаметно.
— Сердечная недостаточность. Что я еще могу написать? — помедлив, ответил Лихачев.
— Без вскрытия напишете? — в голосе переводчика чувствовалось легкое подозрение.
— Ну я же должен что-то написать, — Лихачев старался говорить максимально небрежно. — У него было слабое сердце, он же сам об этом говорил. Успокоительное он пил галлонами. Никто не знает, кстати, отчего он нервничал?
Присутствующие отрицательно покачали головами. «Вроде с женой был не в ладах», — неуверенно сказал помощник Егоров.
— Да брось, пацан, я его Людмилу знал пять лет. Вот как он пить бросил, так сразу нас и познакомил, — сообщил Сан Саныч.
— Я не видел, чтоб они ругались. А вот до этого, видать, Семеныч хорошо заложить мог за бушлат. И не только на берегу. Наверное, и мотор тогда подсадил. Мы ж не знаем, отчего он завязал. Наверняка врачи приказали.
— Зашили? — в голосе кока Андрюхи прозвенел неприкрытый ужас.
— Все может быть, я свечку не держал, но бросил пить он резко. Мы еще на другом траулере ходили, он лоцманом был, все фарватеры знал. Но иногда мог со стаканом такой фарватер заложить, что два раза на мель садились у берега. Семенычу тогда сильно доставалось, может, поэтому он и завязал. Капитаном уже через год стал после этого.
— Если пить перестал и на успокоительных сидел, то понятно, что ни с кем не ругался, — подытожил Егоров. — Сам с собой в душе если только.
Полицейский вертолет прилетел на следующий день, ближе к вечеру. Двое бравых лейтенантов бодро спустились по канату на палубу, осмотрели капитанскую каюту, прошлись по кубрикам, написали бумагу, что признаков насильственной смерти не обнаружено, забрали тело Лещева и гостинец в виде двух ящиков иваси.
Ловить рыбу больше никому не хотелось. Сан Саныч приказал держать курс на берег: «Надо сначала со следующим капитаном разобраться, кто им будет, я судном командовать не стану. Бумаги опять же в конторе заполнить, выручку сдать, раз такой форс-мажор, да и на похороны Семеныча, может, успеем. И священника на борт надо вызвать, все-таки покойник у нас был, надо корабль отмолить, чтоб дух Семеныча по нему не бродил».
— Эх, Сан Саныч, ты ж всю жизнь атеистом был, — к помощнику Егорову постепенно возвращалось его привычное жизнелюбие. — А тут духи какие-то. Вот на похороны действительно надо успеть. Давай я поведу, а то ты как черепаха. Полный давай, кого теперь ждем-то? — Егоров с любопытством осмотрелся в капитанской рубке.
— Веди, если хочешь, но только не гони коробку, за Семенычем нам торопиться не надо. Мы его на кладбище всегда догоним, — старпом грустно вздохнул. — Помянуть бы надо.
— А вот завтра и помянем, — голос Лихачева звучал убедительно. — Мы же у китайцев пару литров купили, вот их и пустим в дело. Как раз в каюте Семеныча, как будто он с нами. — Легкий холодок, как от сквозняка, пробежал по спинам комсостава. Но вслух никто ничего не сказал.
Поздно вечером Лихачев тихо направился в капитанскую каюту. Там он сделал то, что было бы непривычно видеть в исполнении врача, и незамеченным вернулся обратно на палубу. Затем он пошел в хозблок и проверил там какие-то записи, потом зашел в медблок, аккуратно его отпер и вышел оттуда, держа под мышкой злобно шипящего Арношу. «Только не ори, пожалуйста», — вполголоса приговаривал доктор, пронося агрессивного кота мимо кают комсостава. Арноша ограничился шипением, которое, впрочем, невозможно было услышать из-за шума волн. Вскоре Арноша свернулся уютным клубком на стуле в каюте доктора. «Завтра ты нам всем все расскажешь», — улыбнулся доктор.
Следующий день прошел как в тумане. Матросы механически драили палубы и вообще наводили марафет на траулере, как это бывает перед швартовкой на родине, которая ожидалась следующим утром. Сан Саныч и Егоров вместе управляли траулером и по-дружески переругивались из-за курса, потому что всем хотелось поскорее сойти на берег. Переводчик Ли отрешенно штудировал корейский язык, чтобы стать лучшим рыбацким толмачом всего Дальнего Востока. Кок Андрюха отваривал последние запасы рыбы, заранее отложенные как раз для команды. Доктор Лихачев, узнав, что никто из экипажа серьезно не болен и болеть не собирается, заперся в своей каюте. Обе бутылки виски он заранее принес к себе и спрятал в свой чемодан под койкой. Их предстояло распить сегодня вечером. Кроме этого, доктор переговорил с двумя крепкими матросами, которых давно знал. Он попросил их кое о чем, а также велел их быть возле капитанской каюты и задерживать силой каждого, кто попытается из нее убежать. До конца он еще сам не знал, кто убил капитана Лещева, но у него был безмолвный серый свидетель, который должен был его опознать.
— Я хочу взять слово, — в голосе Лихачева послышались стальные нотки, которые заставили остальных вздрогнуть. — Один из вас наверняка знает, что я хочу здесь произнести, а остальные начали догадываться, когда я сообщил всем днем, что хочу провести один эксперимент. Я сказал вам, что попрошу даже всех одеться так же, как в тот вечер, когда умер наш капитан. Спасибо, что выполнили мою просьбу, — Лихачев придирчиво осмотрел каждого, кто сидел в капитанской каюте. До этого все пару раз выпили, не чокаясь, за упокой Семеныча, но разговор не клеился.
— Каюсь, я ввел в заблуждение нашу полицию, но я сразу же изменю свои показания на берегу. Думаю, что они меня поймут, поскольку дело идет об убийстве, причем умышленном. Да, был маленький шанс, что это самоубийство, но сегодня ночью я окончательно убедился в том, что Семеныча убили.
— Зачем? — глухо произнес кок Андрюха.
— Дойдем и до этого. Это тот случай, когда сначала проще установить личность убийцы, а потом уже перейти к мотивам.
— С чего вы взяли, что это убийство? — помощник Егоров смотрел недоверчиво.
— Капитана отравили, — просто ответил доктор.
— Я не такой идиот, чтобы не унюхать запах цианида, который, как известно, слегка пахнет горьким миндалем. Когда я перевернул тело Семеныча и наклонился к нему, мне уже стало почти все понятно.
— Мы ничего не унюхали, когда его увидели, — Сан Саныч покрутил своей седой короткостриженой головой.
— Убийца, видимо, очень удачно выбрал время, когда все сидели с насморком. Или ему элементарно повезло. В принципе, я бы сам мог не почувствовать запах. Его и здоровые люди не всегда чувствуют, он довольно тонкий. Но я все-таки врач и себя смог вылечить быстрее, чем остальных.
— И как же Семеныч выпил яд? — Дмитрий Ли встал и оперся на край стола. — Убийца накапал ему в стакан и пожелал вань ань? Спокойной ночи в смысле?
— Почти вань ань, — Лихачев невесело усмехнулся. — Для прикрытия убийца смешал цианид с другой жидкостью, которая может перебить его запах. Кстати, нам как раз не хватает одного свидетеля. Он может подсказать нам, на кого следует обратить внимание.
Лихачев выглянул в коридор, и через полминуты матросы внесли в каюту сопротивляющегося Арношу. Доктор взял зверя на руки. Кот вначале прижал уши, но затем расслабился и заурчал. Лихачев подошел к столу, мягко отпустил кота под стол и сделал шаг назад, напряженно вглядываясь в лица. Ждать долго не пришлось.
— Уйди, скотина, придушу! — второй помощник капитана Егоров попытался выскочить из-за стола, но кот сильными лапами вцепился ему в колено, а мордой продолжал тереться о ватные штаны. Егоров ухватил стальной чемоданчик от покерного набора и замахнулся им на кота. Но Дмитрий Ли молниеносно перехватил его руку, а в следующее мгновение Егоров уже лежал с вывернутой рукой, упираясь лицом в стол. Помощь матросов была уже не нужна. Остальные продолжили сидеть в оцепенении.
— Я так и думал, — спокойно произнес Лихачев, отдирая когтистые лапы от убийцы и передавая кота обратно матросам. — Арноша вычислил бы вас сразу, но и у животных бывает насморк. Он просто не учуял запах валерьянки на ваших штанах в тот день.
— А при чем здесь валерьянка? — Сан Саныч начал приходить в себя. — Я тоже заподозрил что-то недоброе с этими запахами. Всю жизнь рыбой дышал, а тут какие-то другие нотки померещились, но я не мог понять, почему и зачем.
— Семеныч пил валерьянку как успокоительное. Чередовал ее с пустырником и ромашкой, но именно у валерьянки самый сильный запах, который заглушает запах миндаля, и Егоров об этом знал. Он подмешал яд в валерьянку, скорее всего, в тот же вечер. Но была сильная качка, во время смешивания несколько капель упало на его руки и штаны. Помните, как он все время вытирал руки салфеткой, делая вид, что пролил виски? А когда никто не видел, пытался протереть под столом и брюки. Он боялся, что кот учует запах, и хотел в ту же ночь избавиться от него, выбросив за борт, подговаривал кого-то из команды, но побоялся заходить в каюту к капитану. Мне потом пришлось забрать кота к себе и спасти его как свидетеля.
— Ну хватит, хватит, мужики, — Егоров говорил уже спокойно, и Ли отпустил его руку. — Классный рассказ, доктор, но у вас есть только одно доказательство. Это то, что я не люблю кошек. И кота я действительно хотел выкинуть за борт. Готов понести наказание за неудачную попытку живодерства. Все остальное — это ваши выдумки. Валерьянку я мог пить и сам, может, у меня она есть в каюте.
— У вас нет валерьянки, как и у всех остальных, — невозмутимо ответил доктор. — Она была только у капитана и у меня. Это я проверил утром, когда все завтракали. Свой пузырек с валерьянкой я вовремя убрал из шкафчика в медблоке, когда начал догадываться о ее роли в этом деле. Зато вы, любезный помощник капитана, вчера пытались сдать ваши штаны на стирку и прожарку, чтобы убить запах. Вот запись в прачечном журнале. И были в полной уверенности, что запаха теперь нет, поэтому и надели их сейчас. К счастью, я успел предупредить, чтобы брюки только слегка смочили водой и просушили. Для человека теперь учуять валерьянку почти невозможно, но у кота обоняние развито намного сильнее. Меня еще насторожило, когда вы попросили открыть здесь, в каюте, окна, когда мы обнаружили тело капитана. С телом бы уже ничего не случилось за такое короткое время, но вам крайне важно было проветрить помещение на всякий случай. К тому же вы рьяно отстаивали решение продолжить курс на китайскую плавбазу. Вы считали, что будет лучше, если вскрытие произойдет как можно позже, и цианид будет сложнее обнаружить.
— Все это очень убедительно, доктор, но мотив? — Сан Саныч посмотрел на Егорова. — Серега уже третий рейс с нами. Ни ссор, ни скандалов, добряк-картежник, душа компании.
— Вот его мотив, — Лихачев указал на пустое капитанское кресло. — Вы помните, как Егоров просил капитана поиграть в покер на его компьютере? Здесь же единственный выход в Интернет по спутнику. Но ему нужен был не покер, он в него, кстати, довольно слабо играет, ему нужна была электронная почта. Семеныч был честным капитаном, всю выручку он отдавал до копейки в компанию. Уж не знаю, как ее там оформляли, но в карманах Лещева ничего не оседало. Егорова это не устраивало. Он вошел в сговор с одним из помощников руководителя нашей компании. Они переписывались, обсуждали, как избавиться от Семеныча, поставить Егорова капитаном и подгребать под себя китайскую наличку. Сан Саныч-то в капитаны не метил, открещивался, вот Егоров на это и рассчитывал. Но его подельник был человеком осторожным. В своем последнем письме он сообщил, что к Лещеву никаких официальных претензий у высшего руководства нет и ближайшие несколько лет его капитанству ничто не угрожает. Серега оставался вне игры…
— Ты читал мои письма, эскулап чертов?! — Егоров в ярости схватил полупустую бутылку из-под виски, но Лихачев, Ли и остальные были уже настороже, так что на этот раз Егорова быстро скрутили и прочно привязали ремнями к такому вожделенному капитанскому креслу.
— Я же говорю, что в покер он плохо играет. Элементарный блеф не просчитал, — засмеялся Лихачев. — Но когда следствие прочитает его переписку, то поймет, что я был недалек от истины.
Иллюстрации: Анастасия Зотова
