Обычно каждое интервью принято начинать с представления собеседника: как его зовут, кем работает, какие у него регалии и так далее. В этой беседе мы, наоборот, представим нашего героя в самом конце, а пока лишь скажем, что он — молодой ученый, работающий в одном из ведущих научных рыбохозяйственных институтов страны. Представлять его сразу мы не станем по одной причине: в его лице мы увидели некий общий портрет работника отраслевой науки, вернее, будущего этой науки. И в какой-то степени его ответы и менталитет характерны для многих молодых людей, которые выбрали научную стезю.
— В какой момент Вы решили связать жизнь с наукой?
— Все началось с поступления в университет, на географический факультет. У меня родители его закончили, но мне не хотелось идти по их стопам. Думал заниматься физикой или математикой. Но стремление к путешествиям пересилило. Причем осознанно выбрал эколого-географическое направление. Хотел открывать новые природные явления или закономерности, а не разбираться, например, в нюансах искусственных хозяйственных комплексов.
После учебной практики первого курса надо было выбрать специализацию, другими словами — кафедру. Пришлось взвесить ряд критериев: востребованность направления, компетентное мнение родителей и старших товарищей, в конце концов, состав потенциальных одногруппников. Всем было известно, например, что картография и гидрология — очень востребованные специальности. Во время практики у меня проявились способности к биогеографии и почвоведению. Но про некоторые направления мы почти ничего не знали. К ним как раз относилась океанология. Выбор пал на нее и благодаря романтической ауре, окружавшей все, что ассоциировалось с морскими экспедициями. Так и был взят курс на исследования океана.
Следующим шагом, определившим развитие именно в научном направлении, было решение прийти на собеседование в наш институт. Это было сразу после второго курса. В лабораторию гидрохимии требовался лаборант для участия в научной экспедиции в Каспийское море. Это был мой шанс осуществить мечту: попасть в научный рейс. И, как ни странно, моей квалификации оказалось достаточно. Наверное, этот момент можно считать началом научного пути.
— Есть стереотип, что ученые — это умудренные годами люди более чем почтенного возраста. Так ли это на самом деле?
— Честно говоря, не уверен, что есть такой стереотип. Мне кажется, коллективное сознание еще хранит образы молодых инженеров или геологов, например, которые тиражировались в советское время. При этом народ, конечно, осознает утрату престижа научными профессиями, знает, что мало кто из молодых выпускников идет работать по профилю. То есть констатирует старение научных кадров.
Мой опыт относится только к некоторым естественно-научным институтам, с представителями которых мне довелось работать, поэтому за всю науку говорить не буду. Мои наблюдения: с одной стороны, старение кадров в институтах действительно катастрофическое. С другой, и молодежи стало гораздо больше. Главная проблема — это не отсутствие «свежей крови», а нехватка среднего звена, сорока- и пятидесятилетних активных и заинтересованных специалистов, которые бы осуществляли связь поколений.
— Долго пришлось учиться? Как сейчас называется Ваша специальность, чем конкретно Вы занимаетесь?
– Мое обучение заняло относительно много времени. Во-первых, решил учиться по «болонской» системе: четыре года бакалавриата плюс два магистратуры. Во-вторых, во время обучения в магистратуре мне удалось пройти конкурс на годовое обучение в Бермудском институте океанологии. Потом еще было четыре года заочной аспирантуры. По диплому я магистр гидрометеорологии. Звучит неплохо, правда? (Улыбается.) Недавно защитил диссертацию на соискание степени кандидата географических наук по специальности «Океанология».
Спектр занятий научных работников нашей специальности довольно широк. Это участие в экспедициях, то есть непосредственный сбор натурного материала, обработка данных с помощью специального программного обеспечения, написание научных работ, отчетов, статей, подготовка докладов на конференциях. Так что это и разнообразные поездки — от суровых морских или арктических условий до побережья Черного моря, и офисная работа за компьютером.
— Командировки — это скорее повинность, чем приятная часть профессии? Или наоборот?
— Чаще всего это очень интересные поездки. Причем речь и о морских исследованиях, и об участии в конференциях. Безусловно, для меня это очень важная сторона профессии. Можно сказать, не будь командировок, не работал бы в этой сфере. Ведь специально выбирал направление, подразумевающее много разъездов, путешествий.
— Как родные относятся к Вашим путешествиям?
— Родители — с пониманием. Думаю, они очень сильно переживают, но в целом доверяют организаторам экспедиций и мне. Пока и они, и брат с сестрой спокойно обходятся без меня. Возможно, со временем это изменится. Но вот вероятное развитие личной жизни, подозреваю, внесет более серьезные коррективы, связанные с другими аспектами длительного отсутствия дома. (Смеется.)
— Какова география командировок? Где уже успели побывать?
— В экспедициях работал в Каспийском море, на побережье и в открытой части Черного, в губе Долгой Баренцева моря, в Обской губе Карского моря, на острове Итуруп с охотоморской стороны (это Курильские острова), в Беринговом и Охотском морях, в Японском море. Когда обучался на Бермудских островах, участвовал в рейсах в Центральную Атлантику. Недавно принял участие в двух экспедициях в приполюсный район Северного Ледовитого океана. Обе стартовали со Шпицбергена — тоже очень интересное место, хоть непосредственно работать там и не пришлось, если не считать перегрузку оборудования и снаряжения. Во всех экспедициях на Итуруп мы использовали Южно-Сахалинск как промежуточный пункт. Так что можно сказать, что на Сахалине побывал. Рейсы в Берингово и Охотское моря стартовали из Владивостока. Там же был на конференции. Еще в Хабаровске и в Мурманске. Ну и, конечно, в Санкт-Петербурге. Принимал участие в международных конференциях и встречах в Канаде, США, Франции, Испании, Португалии, Великобритании, Китае, Южной Корее.
— Неплохой список. Расскажите о самых запоминающихся местах.
— Пожалуй, это Бермудские острова, Шпицберген и приполюсный район Северного Ледовитого океана. Бермуды — это такие маленькие, но в то же время довольно разнообразные вулканические острова с населением всего около 60 тысяч человек. Жил и учился там в кампусе института океанологии и общался в основном с сотрудниками и студентами, приезжавшими туда работать или проходить какие-нибудь курсы на лето. Этот институт — место, куда приезжает довольно много интересного народа, но зимой, особенно в рождественские и новогодние праздники, там почти никого нет. На островах совершенно своеобразные субтропические ландшафты, пляжи с мелким розоватым песком, чистая и очень прозрачная вода.
— А можно подробнее про кампус? Чем, кроме учебы, там занимались? Шумные студенческие вечеринки, как в американских фильмах, закатывали? Все-таки место такое, располагающее к отдыху…
— Институт вырос из биологической станции, основанной там в первой половине ХХ века. Поэтому многие здания в кампусе довольно старинные и своеобразные. Это научный институт, но на его базе проводятся учебные курсы, стажировки и практики для студентов и даже для местных школьников. Там есть гостиница-общежитие, отдельный жилой корпус и коттеджи, поэтому большинство сотрудников и студентов живут в кампусе. Лаборатории, библиотека, аудитории и другие рабочие помещения института размещены в нескольких корпусах. Институт находится на берегу, у него свой причал. Флагман флота — научно-исследовательское судно AtlanticExplorer, плюс несколько небольших лодок и катеров. В институте работают и учатся в основном американцы и британцы, но были и шведы, и французы, и австралийцы. Наша группа состояла из студентов из десяти стран: Бразилии, Венесуэлы, Ганы, Шри-Ланки, Китая, Вьетнама, Филиппин, Японии, России и Украины. Так что компания была интересная. Все мы поначалу не очень хорошо говорили по-английски, поэтому общаться с англоязычными товарищами было сложно, и мы в основном общались между собой.
Теперь — самое интересное. В институте был свой паб. Такой клуб для вечернего общения с двумя холодильниками пива, верандой и парой летних столов на газоне под пальмами. Разумеется, пользоваться им можно было только с 21 года. Среди сотрудников института было несколько ответственных «барменов», которые занимались заказом пива, его расстановкой, следили за порядком, но многие им с радостью помогали. Паб был открыт каждый день, но в будни, конечно, пользовался куда меньшим спросом, чем в пятницу или субботу. Вот там и проходили вечеринки. Была и очень забавная традиция. Когда кто-нибудь из сотрудников института решал сменить место работы и уехать с островов (а это рано или поздно происходит там почти со всеми), он должен был устроить прощальную вечеринку. И во время нее тайком от «виновника» народ договаривался, выбирал момент, окружал «жертву», заставлял достать из карманов все ценное, телефон, деньги и тому подобное, а потом поднимал в воздух, проносил на руках до пирса и отправлял купаться прямо в одежде. Ну а что? Вода теплая, чистая, народ веселый… И избежать прощального купания в одежде не мог никто — ни стажер, ни доктор наук.
— На Шпицбергене так не искупаешься.
— Шпицберген — противоположность в плане климата. Безмолвный суровый горный край, покрытый снегом и льдом. Правда, я был там только весной, когда еще чувствуется дыхание зимы, но уже светло. А вот летом там может быть немного по-другому: красочнее и веселее, наверное.
Мы прилетали в Лонгйир и жили в служебных зданиях аэропорта. «Экспедиционный центр Русского географического общества» арендовал там часть склада и других, в том числе жилых помещений. Это в нескольких километрах от города, который расположен в горной долине на берегу залива. Когда мы ждали отправку на льдину в 2015 году, несколько раз ходил в город пешком: дорога пролегает вдоль берега залива. Мы там были в апреле, застали несколько солнечных дней, но чаще всего там облачно и температура минус 10-20 градусов. Такой вот апрель. На выезде из города установлен дорожный знак с белым медведем: за пределами города возможна встреча с этими хищниками.
Ледяные поля Северного Ледовитого океана — довольно однообразное зрелище. Все кругом белым-бело. Или при пасмурной погоде серым-серо. Если бы не трещины во льду, разводья, торосы, заструги на снежном покрове, то глазу зацепиться было бы вообще не за что. Там тоже может быть много красивых форм: голубые глыбы торосов, ледяные «цветы», образующиеся на воде в безветренную морозную погоду. Иногда поднимается сильный ветер — и все вообще пропадает во мгле. И вот на этом бескрайнем льду несколько десятков человек разбивают лагерь, расчищают взлетно-посадочную полосу, привозят оборудование, начинаютжить и работать. Вот это запоминается.
Для морских научных исследований там надо каким-то образом доставить пробоотборники и измерительные приборы под лед. Для этого делается майна — отверстие во льду размером примерно метр на метр. А лед там имеет мощность почти два метра. Так что высверливание майны буром по периметру, раскалывание пешнями извлекаемой из нее глыбы льда («кабана») весом больше тонны занимает целый день. Сверху на майну устанавливается палатка, в ней размещается лебедка и печь для обогрева. С этого момента можно проводить измерения, отбирать пробы.
Участвовал в двух таких экспедициях, оба раза мое пребывание на льду длилось около двух недель. Причем работы там было довольно много: только иногда найдешь несколько часов, чтобы прогуляться. Впрочем, развлечения свои там тоже есть. Мы там организовали регулярные футбольные матчи на льду, например.
— По телевидению показывают много шоу, посвященных путешествиям, где монетку бросают и так далее… Чувствовали себя героем такой программы? Самый экстремальный случай из поездок расскажете?
— В нашей работе нет ничего похожего на телешоу: приключения мы себе не придумываем, а, наоборот, всячески стараемся избегать неприятностей. К счастью, суда, на которых работал, крушение не терпели, двигатели из строя не выходили, самолеты совершали посадку в штатном режиме.
Однажды на Итурупе мы отправились на маршрут по берегу. Пересекли ручеек, прошли несколько часов, выполнили свою программу. А незадолго до этого выпал обильный дождь. Этот момент мы не учли. Возвращаемся, а вместо ручейка — уже небольшая горная речка. Справа — отвесные скалы и непроходимые заросли мелкого бамбука, слева — неспокойное холодное море, и другой дороги к базе нет. Ну, пришлось преодолевать эту речку вброд. Вода по пояс, течение очень сильное. Но все перешли, никого в море не вынесло. Никто даже не простудился.
Еще был случай, когда посреди лагеря «СП-2015» треснул лед. Это произошло как раз в тот день, когда часть научной группы должны были увезти на Шпицберген, а 18 человек оставались на льдине еще на несколько месяцев. Мы собирали личные вещи в палатке, и тут такой глухой хлопок — и лед немного качнуло, как бывает при швартовке крупного судна. Мы даже не поняли, что это. А оказалось, что трещина прошла под продовольственным складом в нескольких метрах от нашей палатки. Трещина не расходилась, что часто бывает, поэтому мы размеренно, без суеты переместили продукты на новое место. Особой опасности даже тогда не было. Так что похвастаться захватывающими историями, наверное, не могу.
— А коллеги? Наверняка что-то экстремальное было?
— Некоторые мои коллеги попадали в опасные ситуации: у одних трещины во льду проходили прямо под палаткой ночью, когда все спали, другие переворачивались на лодках в северных морях, у третьих двигатели судов выходили из строя в неприятной близости от ледовых полей. Кто-то встречался с медведями на Камчатке или Курилах. Но если человек морально и физически готов к таким испытаниям и в критической ситуации действует разумно, то почти всегда все заканчивается удачно.
В приполюсном районе Северного Ледовитого океана мы работали под руководством С.В. Писарева. Не знаю, сколько сезонов он отработал на арктическом льду, но точно не менее тридцати. Вот в его практике были всякие случаи. И трещины образовывались, когда основная часть экипажа спит, и белые медведи посещали базу. А у многих образ белого медведя неверный: это вовсе не милый зверек, а очень сильный и ловкий хищник. Поэтому, если в лагерь повадился белый медведь, его надо обязательно отпугнуть.
Еще мне рассказывали, как один студент нашего факультета отправился по маршруту на одном из островов Курильской гряды. Набрел на охотничью избушку, решил ее обследовать. И пока он там возился, эта же избушка привлекла внимание молодого любопытного медведя, в этот раз бурого. И медведь тоже в нее зашел, а дверь открывалась внутрь, так что она за ним и закрылась. Не знаю, кто больше испугался, студент или медведь, но говорят, что медведь выбежал, не заметив двери.
— Какое-то научное открытие уже удалось сделать?
— Сложно оценивать свои результаты или рассматривать их как значимые открытия. После пятимесячного рейса в Беринговом море летом-осенью 2012 года было ощущение, что удалось внести вклад в изучение этого объекта, потому что подобных экспедиций было всего несколько десятков. К тому же в тот раз мы выполнили довольно много гидрологических зондирований и гидрохимических станций. А ведь параллельно другие отряды собирали биологическую информацию по зоопланктону, рыбам, донным беспозвоночным. В целом все серьезно потрудились.
Работа в прибрежной части залива Простор на острове Итуруп в течение трех сезонов во многом уникальна, потому что там детальных прибрежных исследований никто еще не проводил. А в этот залив ежегодно выпускается более ста миллионов мальков лососей искусственного воспроизводства, плюс туда скатывается из рек какое-то количество естественной молоди. В результате мы дали общие рекомендации по регулированию сроков выпуска молоди в залив. Другой вопрос, что местные рыбопромышленники по какой-то причине пока предпочитают игнорировать эти рекомендации. Надеюсь, это всего лишь следствие инертности системы управления заводами.
Исследования в приполюсном районе Северного Ледовитого океана вообще единичны. Работа на дрейфующем льду хоть и связана с определенными ограничениями и не позволяет отбирать пробы в произвольных местах, как во время судовых исследований, но за счет более низкой стоимости дает возможность обработать больше проб. Так что наши результаты 2014 и 2015 годов сложно переоценить.
В своей диссертации я постарался обобщить гидрохимический материал по Берингову морю за несколько десятилетий. В результате показал среднемноголетний ход рассматриваемых химических параметров. Уверен, это приведет к новым открытиям в ближайшем будущем.
— Не приходилось ли жалеть, что выбрали эту профессию? Совет Вашим молодым потенциальным коллегам, которые, может, и готовы пойти по вашим стопам, но чего-то боятся?
— Нет, ни капельки не жалел. Моя профессия — то, что мне нужно. Поэтому советы тем, кто выбирает будущую специальность, будут универсальными. Во-первых, понять, к чему лежит душа, и постараться сделать так, чтобы никакие внешние факторы не помешали заниматься именно своим делом.
Во-вторых, не помню, кто сказал, но «чтобы было интересно, надо знать». Поэтому рекомендую регулярно узнавать что-то новое. Причем не только по своей узкой специальности, но и немного интересоваться смежными областями.
И, наконец, нужно пользоваться возможностями. Например, увидел объявление о подходящей конференции, но сомневаешься, подавать ли заявку на участие, — все равно подавай. Отказаться от участия всегда успеешь. А может так получиться, что это путь, ведущий к новым горизонтам.
С Кириллом Киввой (30 лет), научным сотрудником лаборатории климатических основ биопродуктивности ФГБНУ «ВНИРО», кандидатом географических наук, беседовал Антон Филинский.
