Выдающегося художника Константина Коровина (1861–1939), по праву считающегося первым русским импрессионистом, и великого оперного певца Федора Шаляпина (1873-1938) связывала не только долгая дружба, продолжившаяся и в эмиграции, но и страстное увлечение рыбалкой. Их выезды на природу зачастую выходили за рамки сидения с удочкой, превращаясь в разновидность театрального действа.
Текст: Михаил Умнов
Феномен дружбы Коровина и Шаляпина несомненно связан с их почти близнецовой схожестью темперамента и артистичностью, любовью к шумному веселью, застолью, розыгрышам. Оба отличались простотой в общении и способностью находить общий язык с представителями любых сословий. В профессиональном отношении они явно обогащали друг друга, делясь «излишками» таланта в тех сферах, где были особенно отмечены богом. К примеру, Федор Шаляпин, уже будучи признанным певцом, мечтал о карьере скульптура, что, в частности, находило воплощение в его мастерстве перевоплощения с помощью грима. По большей части он гримировался самолично, не доверяя никому тонкую настройку образа, в котором предстояло выйти на сцену. Великий певец неплохо рисовал и живо интересовался литературным творчеством (о чем свидетельствует его книга воспоминаний «Маска и душа»). Константин Коровин несколько лет проработал художником-оформителем в мастерских Большого театра, преподавателем Училища живописи, ваяния и зодчества, его декорации и костюмы были не только оригинальны, но и опережали свое время, иногда настолько, что приходилось писать декорации с револьвером на поясе — только так удавалось погасить недовольство наиболее крикливых оппонентов из числа артистов и критиков, для которых входивший в моду модный «импрессионизм» был синонимом «мазни». Константин Коровин обладал ярким литературным талантом, его вклад в мемуаристику, посвященную Серебряному веку, а также жизни в эмиграции, бесценен.
Дружеские отношения Коровина и Шаляпина, их общие интересы, в том числе связанные с рыбалкой на Нерли в имении художника Охотино, привели к тому, что певец приобрел поместье неподалеку, в деревне Ратухино. В начале прошлого века эти места во Владимирской области славились первозданными пейзажами, главным эстетическим «нервом» которых была красавица Нерль. Из-за малой населенности лесистых берегов вода в Нерли была исключительно чистой, рыбы водилось в избытке. Коровин не пишет о том, как и когда он пристрастился к рыбалке, однако по всей видимости это произошло именно в Охотино. Рыбацким наставником Коровина стал местный житель Василий Князев. По воспоминаниям приятельницы Коровина Надежды Комаровской, «когда приближался весенний лов, к художнику приходил приятель Василий, фанат и умелец рыбного дела, сам из простых мужиков. После его «пора, Кинстинтин Лексеич» прочие дела для Коровина переставали на время существовать. Начиналось священнодействие: совместный осмотр рыболовных снастей, обсуждение деталей ловли. Приятели-рыбаки предпочитали удочки собственного изготовления и могли провести уйму времени, подбирая идеальные крючки или споря о том, в каком месте клев лучше. При этом Коровин безоговорочно признавал авторитет Василия в теме «а рыбу я поймал воот такую».
В свою очередь Коровин заразил рыбалкой не только Шаляпина, но и своего друга, художника Валентина Серова, внешняя суровость которого, по словам Шаляпина, на рыбалке сменялась «озорной веселостью».
«Веселые были наши рыболовные экспедиции, — вспоминал певец. — Соберемся, бывало, с Серовым и Коровиным на рыбную ловлю. Целый день блаженствуем на реке. Устанем до сладостного изнеможения. Возвращаемся домой, в какую-нибудь крестьянскую избу. Серов поставит холст и весело, темпераментно, с забавной улыбкой на губах быстро заносит на полотно сценку, полную юмора и правды. Коровин лежит на нелепой кровати, устроенной так, что ее ребра обязательно должны вонзиться в позвоночник спящего на ней великомученика, у кровати — огарок свечи, воткнутой в бутылку, в ногах Коровина, прислонившись к стене, в великолепнейшем декольте, при портках, — бродяга в лучшем смысле этого слова, Василий Князев. Он слушает, иногда возражая. Это Коровин рассуждает о том, какая рыба хитрее и какая дурачливее… Серов слушает, посмеивается и эту рыбную диссертацию увековечивает…».
О своем друге Шаляпин писал с добродушным юмором, за которым видится нескончаемая череда розыгрышей и шуток.
«Рассказать все чудачества этого милейшего комика нет возможности, но, чтобы установить во всей, так сказать, сложности художественный хаос его «хозяйства», достаточно заглянуть в его чемодан. В любое время — теперь, пять лет назад, десять, двадцать. Удивительно, как все это может сочетаться. Полуоткрытая коробка сардинок с засохшей в углу от времени сардинкой, струны от скрипки или виолончели, удочка, всевозможные краски, в тюбиках и без тюбиков, пара чулок, очки, оторванные почему-то каблуки от сапог, старые газеты, нанесенные на бумагу отрывочные записи, гуммиарабик или синдетикон, засохший василек, банка с червями, тоже уже засохшими, словом… И не дай бог, если кто-нибудь ненароком переместит сардинки или червяков! Константин Алексеевич волнуется, кричит: «Не устраивайте мне хаоса в моей жизни!»
Константин Коровин описывал рыбалку с Шаляпиным совсем в другом стиле, реалистичном, с обилием профессиональных рыбацких деталей. При этом в его рассказе отчетливо проступает драматургия характера и события:
«Отмерив грузом глубину реки, я на удочках установил поплавок, чтобы наживка едва касалась дна, и набросал с лодки прикормки — пареной ржи.
— Вот смотри: на этот маленький крючок надо надеть три зернышка и опускай в воду. Видишь маленький груз на леске. Смотри, как идет поплавок по течению. Он чуть-чуть виден. Я нарочно так сделал. Как только его окунет — ты тихонько подсекай концом удилища. И поймаешь.
— Нет, брат, этак я никогда не ловил. Я просто сажаю червяка и сижу, покуда рыба клюнет. Тогда и тащу.
Мой поплавок медленно шел по течению реки и вдруг пропал. Я дернул кончик удочки — рыба медленно шла, подергивая конец. У лодки я ее подхватил подсачком.
— Что поймал? — спросил Шаляпин. — Какая здоровая.
— Язь.
Шаляпин тоже внимательно следил за поплавком и вдруг изо всех сил дернул удочку. Леска оборвалась.
— Что ж ты так, наотмашь? Обрадовался сдуру. Леска-то тонкая, а рыба большая попала.
— Да что ты мне рассказываешь! Леска у тебя ни к черту не годится!
Покуда я переделывал Шаляпину снасть, он запел:
— Вдоль да по речкееееееееее…
— На рыбной ловле не поют, — сказал я. Шаляпин, закидывая удочку, еще громче стал петь:
— Серый селезень плывеееееееееет…
Я, как был одетый, встал в лодке и бросился в воду. Доплыл до берега и крикнул: «Лови один!» — И ушел домой.
К вечеру пришел Шаляпин. Он наловил много крупной рыбы. Весело говорил:
— Ты, брат, не думай, я живо выучился. Я, брат, теперь и петь брошу, буду только рыбу ловить. Ведь это черт знает какое удовольствие!»
Удовольствие Шаляпина от рыбалки было неподдельным. Вскоре он, как всякий рыбак, стал относиться к любимым местам ловли как к своим. В этой связи Константин Коровин описывает любопытный случай, случившийся с его другом. Застав в очередной раз на облюбованном им месте конкурента в образе местного священника, Шаляпин решил отвадить батюшку весьма радикальным, в духе народного балагана способом. Он нарисовал на надутом бычьем пузыре бесовскую рожу с рожками, привязал ее к коряге, а сам засел в кустарнике выше по течению. Когда священник в предвкушении утреннего улова раскинул веер из удочек, Шаляпин пустил корягу в нужном направлении. Завидев пляшущего на волнах беса, незадачливый рыболов схватил снасти и бросился бежать, истово крестясь и путаясь в полах рясы.
Свои воспоминания Коровин писал уже в эмиграции. Они полны ностальгии по потерянной России. Совместные рыбалки продолжились у друзей и во Франции, и в Италии, но оба признавали, что только на родине можно было отправиться к месту особенного клева на телегах, одну из которых доверху забить палатками, закусками, красками и холстами, а по прибытии «на бережку, у светлой воды и зеленой ольхи» разбить палатку, поставить большой стол с огромным самоваром, «развернуть закуски, вино и водку», разжечь костер «для ухи из налимов». Во время таких «блаженств» Шаляпин много пил и пел, поражая местных крестьян своим «царь-басом». Они были уверены, что гуляет церковный певчий… Да, и застолье, разговоры за жизнь, пение всегда сопутствовали выездам на природу, рыбной ловле, точнее говоря, всему находилось время и место. Каким бы бурным не был вечерний ужин, ранним утром Коровин и Шаляпин уже спешили к реке, к своим местам. И тогда начиналась классическая рыбалка, безмолвная, полная сосредоточения, растворения в утренней природе. Без этого друзья не представляли своей жизни во всей ее полноте. Недаром, готовясь к отъезду из большевистской России в 1921 году и распродавая имущество, Константин Коровин распорядился сохранить сундуки с рыболовными принадлежностями и удочки. Как и многие вынужденные эмигранты, он надеялся вскоре вернуться…
